Приведен в исполнение... [Повести] - Гелий Рябов

И какая крылатая фраза появилась: «Коллекции не собираются на зарплату». И другая: «С определенного уровня коллекция сама себя воспроизводит и кормит своего владельца». (Эти перлы тоже родились в кабинетах холодного ума и горячих сердец.)

Но как выявить этих владельцев? И главное: как доказать, что их собрания нажиты нечестным путем? («Основа для экспроприации», — усмехнулась она горько.) Основа для подобной работы уже существовала. Государственный закон об использовании и охране памятников старины… Но здесь не годилась обыкновенная розыскная метода. Она ведь при рождении своем предназначалась для ситуации обыкновенной, знакомой, наработанной… Здесь же всплывали обстоятельства непредсказуемые, и методов они требовали нетрадиционных…

Тогда и пошел Константин Захарович к вам…

— Да, помню… Он хотел понять, возможно ли применить системный анализ и программирование для раскрытия «антикварной ситуации». Я сказал ему, что это возможно. Но потребуются колоссальные силы и средства, а главное — трезвый расчет: будет ли полученный результат — та же инвалюта — оправдан расходами? Были другие подробности, но это уже нюансы, так сказать…

— Они и не нужны, Алексей Николаевич, я пригласила вас вот зачем: имя моего покойного мужа втоптано в грязь.

— Хотите восстановить справедливость… Это я понял сразу.

— Это — во-вторых. Во-первых — виновные должны быть наказаны.

— Что ж… Задача понятная и даже благородная в некотором роде, но я-то при чем?

— То есть? — Брови у нее прыгнули вверх и застыли, обозначив крайнюю степень недоумения.

— Да что, в самом деле… Обратитесь, куда положено, там проверят. Другого пути не вижу.

— Странно. — Она посмотрела, не отводя глаз. — Очень странно… А я думала, что это вас заинтересует…

— Что, простите, «это»?

— А то, что мой муж умер… Пока мы других слов употреблять не станем… Вы что же думаете… — она пожала плечами, — я не обращалась? Мне даже ответ пришел…

— Какой, если не секрет?

— Да уж какой секрет… — Не вставая, она протянула руку к секретеру и, прошелестев бумагами, положила перед Хожановым слегка смятый листок со знакомым штампом…

— «Ваши доводы самым внимательным образом изучены, — прочитал Хожанов вслух. — К сожалению, мы вынуждены констатировать, что никаких криминальных обстоятельств в смерти Строева К. 3. не обнаружено. Еще раз выражаем Вам свое искреннее сочувствие».

Далее стояла весьма солидная подпись.

— Ну и что? — Хожанов вернул бумагу. — Напишите еще раз. И еще…

— Писала. И не раз. Ответы однозначны. Хотите взглянуть?

— А что, собственно, заставило вас думать о какой-то тайне, криминальных обстоятельствах?

— А что вас, профессионала, заставило не поверить в обоснованность вашего увольнения?

О Господи, словно молния сверкнула… Только теперь в секунду вспомнил он тусклый взгляд своего начальника и острый — номера один, и бегающие глазки работника кадров, и неясные слова, и неприличные формулировки…

Ну, в самом деле, ну что такое его бывшая десятиклассница Лена со своей звучной фамилией, — ведь не подумали же они, что он способен сболтнуть лишнее? И, устраняя ее из его бытия, разве не понимали, что это навсегда, что никогда больше не вернется он к ней, не станет искать встречи… «А ведь — мерзавец я…» — подумал вдруг. Но тогда зачем же увольнять? Что ж, тут есть, как выражается доктор, вопрос…

И, словно угадывая его мысли, она хмыкнула:

— Вы влезли в ситуацию, мой друг… Как и Строев, впрочем…

— Я вас так понять должен, что… — Он замолчал, оглядывая углы и потолок, плинтуса и мебель, — там могло находиться «нечто»…

Она поняла:

— Ничего нет, я проверяла.

— Да? — Он насмешливо улыбнулся. — Тогда это надежно. Короче: что вам угодно?

— Мне нужна ваша помощь. Мне много хорошего рассказали о… вас.

— Кто же?

А в самом деле, кто мог сказать о нем хорошее? В конторе это не принято, да и не рискнет никто. Знакомые? Но сколько ни напрягался — общих знакомых с гражданкой Строевой Изабеллой Юрьевной не обнаружил…

— Не важно. Да и зачем? Суть в том, что я готова вам поверить. Справедливость нужна не только покойному мужу, но и мне… Она нужна и вам.

— Желаете, чтобы я занялся частным расследованием… Но ведь мы не в Америке, у нас это не принято… И все же почему не хотите обратиться к государственным органам? Не вышло пять раз, выйдет на десятый, сотый?

— Я им не верю. Или вы газет не читаете? Впрочем, что газеты. Бледный отзвук умирающей действительности…

Она была симпатична ему, очень симпатична (чего уж скрывать). И симпатия эта возрастала с каждой минутой. Красива до одури, а уж как элегантна, воспитанна, о Господи, помоги не заблудиться. И насчет «доверия» права сто раз…

— Спасибо, кофе был отменный, сервиз — превосходен, интерьер — выше всяких похвал. Я должен подумать. И взвесить. Видели старый фильм «Подвиг разведчика»? Это оттуда… Теперь по делу: у вас замечательная коллекция мебели, я впервые такую вижу…

Он продолжал идиотский монолог, изредка ловя ее недоумевающий взгляд, сам же в это время аккуратно выводил на листке из записной книжки угловатым, плохо выработанным почерком: «Больше ни о чем говорить не нужно. Завтра позвоните мне из автомата и скажите, что тринадцатого или любого другого числа (это будет означать время) ждете меня у себя. На самом деле мы встретимся на кладбище, у могилы вашего мужа». Когда она прочитала записку, придвинул пепельницу и поджег листок. Через несколько секунд бумага рассыпалась в прах, но Хожанов, не удовлетворившись, растер пепел в мельчайшую пыль. Потом запомнил номер, обозначенный на белой табличке телефона.

…Дома его ждала разъяренная супруга — кот Грациоз, которого оставила погостить соседка по случаю отъезда в трехдневный профилакторий, наделал в кухонную раковину, на немытую посуду. «Ты почему не убрал? И почему не заменил Грациозу песок? Плачет по тебе участковый, и ты не надейся на его благоволение, я это благоволение, если что, мигом пресеку!»

Ах, как это все надоело, какая усталость сразу разлилась по всему телу, какое отчаяние охватило, и, куда денешься, сразу начали глаза отыскивать крюк под потолком — пусть его и не было, но ведь роль крюка вполне могло сыграть и снотворное, и просто десятый этаж… Скучно жить на этом свете, господа… Великая фраза.

…Ночью он спал плохо, все думал о том, что сказать завтра Изабелле… А что, собственно, мог он ей сказать, кроме однозначного «да»? Правда, в этом случае сразу же наступала ситуация с непредсказуемыми последствиями, ну, да уж что поделаешь… Красивая женщина просит помощи, как отказать? Но, сказав «да», следовало предложить алгоритм и вслед за ним — программу; увы, ни того, ни другого у него пока не было…

Проснувшись окончательно (после увольнения он часто просыпался по ночам, томимый неясными предчувствиями и тревогой; полуоткрытый рот супруги, из которого вырывалось сильное, преисполненное свистов разного оттенка и тембра дыхание, сразу приводил в состояние умопомрачения, ненависть вспыхивала с такой пугающей силой, что он торопливо нащупывал тапочки, стремясь как можно скорее удалиться на кухню, здесь всегда следовал традиционный ритуал ночного чаепития…), побежал на кухню, включил плиту и выполоскал заварной чайник. Что он скажет Изабелле завтра, что предложит? Скорее всего, у нее обида за служебную несостоятельность супруга — ведь ясно же, как все это было… тот выдвинул предложение — наверное, толковое и перспективное, это предложение сразу же начали утрясать и согласовывать, — известное было время, чего уж, потом Строев добился задуманного, и дело пошло — со скрипом, провалами, сбоями, глупостями и неизбывной перестраховкой, от которой сводит челюсти и возникает ощущение выпадающих волос и тупого отчаяния, — это он знал по себе… Пока хватало сил у Константина Захаровича — он тянул, то и дело поднимая телефонную трубку и прислушиваясь к полифонично звучащим голосам своих руководителей всех рангов, потом, когда вместо очевидных результатов косяком пошла мелкая, мало чего стоящая рыбешка, с него начали спрашивать строже, не принимая во внимание вечные «объективные причины», ну и не выдержал человек… Да еще на прощание, в госпитале, шепнул, поди, супруге прерывающимся голосом, как некогда Петр Первый своим приближенным: «Отдайте все…» Или что-то в этом роде… А что «все»? А он, Хожанов, подпав под невозможное обаяние чаровницы, свалял дурака, повел себя некритично и необъективно, не совладал с эмоциями, и вот позор на пороге. Что он ей скажет?.. Чай закипел, он долго и старательно заваривал его, потом еще дольше пил привычно маленькими глотками, не ощущая ни вкуса, ни запаха, пил просто так, чтобы убить время. Надо отказаться. От всего. Бессмыслица. Глупость. Он просто обязан прийти и, честно и преданно… (Стоп. Что значит «преданно»? Зарапортовался)… глядя ей в глаза, сказать правду: «Изабелла Юрьевна, вы ошиблись, заблудились, вас ест обида. И это легко доказывается…» А чем же это, кстати, так уж легко доказывается? Что, в обществе не существует организованной преступности? Коррупции? Убийств, связанных с устранением опасных свидетелей? Да об этом центральные газеты пишут! Так… Ну и что? Он-то при чем? Нет, следует быть честным: эти его размышления замешены на страхе, нежелании ввязываться в опасную историю… В том, конечно, случае, если Изабелла права. А вот это надо еще выяснить… Первое арифметическое действие лежало на поверхности: знакомства мужа. Она должна указать нескольких (один плюс один плюс один), которые согласятся поговорить на интересующую тему. Интересующую… Нет. Ничего не выйдет. На эту тему никто с ним говорить не станет. Не рискнут. Тогда — с нею? Но кто из приятелей мужа воспримет всерьез ее попытку? Любой спросит: зачем это вам? И что она объяснит?